Людмила проснулась от лая собаки. Взглянула мутным зрением на часы — только восемь вечера. Весь день боролась с сонливостью после смены и на тебе — прикорнула. Ох, беда… Теперь не заснуть до двенадцати. Пёс продолжал надрывать глотку, но как-то радостно прискуливая, словно знакомого человека увидел.
— Принесла кого-то нелёгкая? Или голодный он? Я ж его вечером не кормила…
Накинув куртку, Людмила вышла в сени и прихватила с собой пакет с сухим кормом. Жировал время от времени её Ясень на покупном — объедков со стола оставалось мало: сын в армию ушёл, готовить не для кого.
— Да вышла я, уймись! Ясень, тю-тю, где ты там?
Но нет… Не до еды Ясеню. Пёс лаял чётко в сторону калитки. Увидев хозяйку, завилял ещё резвее хвостом, но с места не сдвинулся. Людмила всмотрелась в темноту через штакетник сбоку — вроде бы видны очертания фигуры за калиткой.
— Кто там? Вы ко мне? Тихо, Ясень, ух я тебе!.. — кутаясь покрепче в куртку, прикрикнула Людмила.
Холодно как, батюшки! Славно треснуло об землю морозцем! Пока Людмила, бросив у ворот пакет с кормом, двигала засов, то услышала, как по скрипучему снегу стали удаляться от неё шаги. Успела она увидеть, что в темноту убегает тонкая фигура, сумка в руках подпрыгивает.
— Эй, эй, женщина, погодите! Вы чего хотели-то?
Фигура ещё быстрее задвигалась, на рысь перешла. Людмила — за ней. Что за странности?
— Да стойте же! — пыхтя, требовала Людмила. — Ай, да ну тебя…
И тут фигура, пробежав ещё несколько шагов, остановилась и так и осталась стоять, опустив голову, словно силы её на этом иссякли. Сумка из женской руки выскользнула, погрузившись бесшумно в снег. Людмила поморгала в непонятках, подошла ближе. Развернула незнакомку к себе.
— Полечка! Вот те на! Ты чего это? А я подумала: что за женщина, а это ты, девчулечка. Ну так что ты? Хоть посмотри на меня!
Полина так и стояла понуро, глаза опустив. Людмила знала её, видела раза три с сыном. Встречались вроде бы… По крайней мере сын приударял. Да только оборвалось у них всё резко месяца за три до призыва и Вовка, сын её, успел с другой покрутить. Ох, и ветреный он, девчонок менял, играючи.
— Ну так что хотела ты, Поль? С Вовой потолковать? Так его в армию с месяц как забрали, ты не знала разве?
— Знала. К вам я… — несмело выдавила из себя Полина, по прежнему не поднимая глаз.
Первая мысль Людмилы была — может с Вовкой что-то случилось, а она не в курсе ещё? Сердце враз обдало холодом.
— Что такое? Ну говори!
Полина подняла на неё несчастный взгляд и открыла рот, набрав холодного воздуха, как вдруг подхватился ветром от земли снег за спиной Людмилы и, качнувшись одним вихрем, впился в лицо Полины колкими снежинками. Людмила, повинуясь какому-то материнскому инстинкту, схватила девушку за руку — та была ледяной, почти онемевшей.
— Ой, дитё! Пошли в дом, что стоять тут на холоде! Я сумку твою возьму, ты вперёд иди, только у ворот погодь — я придержу собаку. Вообще он мирный, но мало ли.
Ясень встретил ночную гостью радостным лаем, завилял что есть мочи хвостом в виде бублика.
— Ты иди, иди! — командовала Людмила, — в сени и налево дверь, раздевайся там. А я собаке поесть насыплю.
Полина, стесняясь, кивнула, и стала подниматься на крыльцо.
— Ну что ты, а? Ну что? — погладила собаку Людмила, — мой же ты славный! А кто у меня хороший мальчик? Ты! Ты! Идём под навес. Где твоя миска? Ну всё, ешь, заслужил.
Потом взгляд Людмилы стал озабоченным. Она посмотрела на кухонное окно, в нём промелькнула закутанная в тёплое фигурка Полины.
«И чего это она на ночь глядя?» — вновь подумала Людмила тревожно.
Когда хозяйка вернулась в дом, гостья уже стояла раздетая, прижимая к себе зимнее пальто. Сверху, касаясь пола, ниспадал её цветастый шарфик. Людмила оставила сумку Полины у порога.
— Ты прости, я соображаю плохо после сна, — подошла к кухонному гарнитуру Людмила, — вырубило меня после суток. Кинь на кресло пальто и садись. Давай чайку попьём? Или ты голодная? У меня пюрешка есть с котлетами, правда, вчерашняя.
— Нет, я не голодная, спасибо, но чай можно, если вам не трудно.
— Садись, я мигом, — скомандовала Людмила и принялась зажигать газовую плиту.
Пару минут провели в тишине. Людмила достала чайные пакетики, разложила по кружкам. Ну и долго будет сидеть молча этот ребёнок? Сколько ей? Лет семнадцать-восемнадцать? На вид совсем дитё, замкнутая, стеснительная.
— А я, знаете ли, от родителей ушла. Они меня выгнали, — вдруг заговорила Полина, водя розовым пальчиком по узору на скатерти. — Сказали, раз не хочешь делать аборт, так иди к тому, с кем нагуляла, а они эту кашу расхлёбывать не будут. Хм, — хмыкнула она в конце, пытаясь подавить слёзы.
— Какой аборт? О чём ты, деточка? — застыла Людмила с пакетом сахара (хотела досыпать в сахарницу, а то осталось на дне).
— Обыкновенный. Ребёнок у меня будет от Вовы вашего.
Людмила нахохлилась, как наседка, голову вбок повела. Вот так новости! Тут ещё и чайник за спиной засвистел, чуть не обронила она тот сахар. Всё выключила, села напротив Полины. Глаза — как два бабушкиных мотка для вязания. А гостья та никак прямо смотреть не решается, сидит вся зажатая, конопушки на побледневшей коже выделяются явственно, рыжеватые ресницы дрожат, и сама Полина рыжая, не очень красивая, но уютная, милая девочка. Глазки у неё с каким-то печальным разрезом, внешние уголки вниз опущены, губки тонкие совсем, теряются среди всего этого конопатого буйства. Да, не очень красивая… Но вот взглянёшь на неё — и сразу улыбнуться охота, потому что она тёплая и приятная, как солнышко.
— Он за мной ухаживал, вы знаете. Я думала, что нравлюсь ему… Я-то в него влюблена давно, с седьмого класса… А он, оказывается, с пацанами поспорил на канистру бензина, что меня того… ну вы понимаете. Первым моим будет. Вот и добился своего — напоил меня, заболтал, а я, д*ра наивная, уши и развесила… На следующий день ваш Вова уже обнимался с другой, а на меня смотрел с усмешкой, с задоринкой. Вроде — «а что такого? Мы люди свободные, я тебе ничего не обещал».
Людмила тяжело и глубоко вздохнула и только и смогла выдавить из себя:
— Ох!
Полина, осмелев, подняла глаза на Людмилу:
— Я сразу не поняла, что беременна. У меня и месячные вроде бы были, ну как… мазали, не по графику. Ну я думала сбой, у меня уже так бывало. Потом тест догадалась сделать. Сегодня мама возила меня к гинекологу… Двенадцать недель… ещё можно… но я не могу убить этого ребёнка. Дома такой скандал! Ой, что папка кричал!.. проклинал!
Полина прижала руку ко рту, вся сморщилась. Людмила не знала что и вставить.
— В общем выгнали они меня на эмоциях. А куда мне идти здесь? Они-то думают, что я погуляю и одумаюсь, но нет! Я могу поехать к бабушке, она в Липках живёт, далеко, сегодня уже никак. Вы не могли бы приютить меня на одну ночь, если можете?..
Людмила, поняв наконец, что конкретно от неё нужно, встрепенулась.
— Да оставайся конечно! И даже не на одну ночь, а на сколько потребуется. Что же я — места не найду для тебя в трёхкомнатном доме?
— Спасибо.
— А с Вовкой я поговорю, завтра же позвоню этому поганцу. Жениться на тебе заставлю после армии, ишь ты!
— Не надо. Не любит он меня. Не хочу я таким образом замуж.
— Ну, знаешь ли, — деловито возразила Людмила, наливая в позабытые чашки кипяток, — вам теперь свои хотелки стоит подальше засунуть — это я тебе как мать, вырастившая сына, говорю. Отгулялись, отплясались и будет с вас. Теперь взрослая жизнь настала, ответственность. Вова из армии вернётся, дай Бог, поумневшим, более взрослым. Сейчас-то он что? Пацанва с ветром между ушей. А в армии из него всякую дурь повыбьют. Тебе сейчас главное не нервничать. Я вот забыла — ты же в техникуме учишься, да? Мы с тобой в автобусе пересекаемся.
— Да, третий курс.
— А в каком?
— На медика.
— Ну гляди-ж ты! Коллеги, значит! Я в областной больнице старшей медсестрой работаю, в отделении хирургии. Мир тесен!
— Это точно.
Поболтали ещё по мелочи, Полина не отличалась словоохотливостью — стеснялась. Стали ко сну готовиться.
— Я тебе у Вовы застелю, у него кровать хорошая.
— Спасибо.
— А тебе завтра на пары?
— Ага.
— И мне на работу — подменить просили до вечера. Значит, вместе поедем на автобусе. Ну, спи, отдыхай, и ни о чём не думай. Утро вечера мудренее, авось родители твои успокоятся, завтра сами на поклон придут.
Полина промолчала. Уж сколько ей наговорил отец… Обидел сильно.
Не спалось Людмиле до позднего часа. Накатала она письмо сыну длиною в целую простыню, поругала, разъяснила как жить надо правильно, припомнила ему уход отца — каково ему, мальцу, было расти в безотцовщине? Разве этот ребёнок заслуживает подобного?
«В общем, Вова, не разочаровуй меня окончательно. Много я терпела твои выбрыки, хватит дурака валять, из армии вернёшься уже папой и возьмёшь семью под свой контроль. Будь мужчиной!»
А Полина постояла в его комнате, походила туда-сюда, рассмотрела вблизи его маленький мирок. Всё равно любила. Казалось ей, что есть в этой комнате до сих пор и запах Вовы — настойчивый, терпкий, развязный… Потом легла на его постель и пыталась заснуть, обнимая его подушку. И придушить его охота, и… простить. И простила бы, если бы он сделался взрослым.
Утром по дороге на остановку их ждал сюрприз — встретилась им соседка Полины, довольно беспардонная и нахальная женщина.
— Полька! Жива! И идёт себе, коза-дереза такая! Ты хоть в курсе, что родители тебя всю ночь разыскивали, с ног сбились? Всё село на уши поставили! А она идёт как ни в чём не бывало! Домой шуруй! Мать там на валерьянке, я слышала, что с утра собирались ехать в милицию.
— Не пойду! — отвернулась Полина и пошла дальше. Людмила удивилась: а девчонка не мямля, есть стержень.
— Они меня обидели и сказали, что видеть больше не хотят, так чего же искали?
Соседка на неё глаза так и вытаращила.
— Ишь крутая какая! Ты посмотри! Я, между прочим, с ними ходила! Ты где была?
— Передайте им, что я пошла туда, куда меня послали!
Соседка опять рот открыла, но Людмила шикнула:
— У меня она была, не кипятись!
— А чего у тебя ей…
— Пусть родители вечером приходят, передай им. Там и поговорим. Всё, давай, а то мы на автобус опаздываем.
Возвращались также одним автобусом, не сговариваясь — так уж получилось. Под воротами их уже ждали родители Полины: отец бешенный, мать на нервах.
— Всё, Поля, показала характер, перепугала нас с матерью до седины и будет с тебя — ворчал отец под аккомпанемент собачьего лая. — Я тебя, так и быть, за этот случай прощаю, сам тоже виноват, наговорил лишнего. Давай… вещички собирай и завтра в больницу поедем устранять это недоразумение.
— Не поеду!
— Ты чего это устроила? — взвизгнула мать, — не знаешь что ли, что сердце у меня?
— Да откуда там взяться сердцу, если вы ребёнка моего хотите…
— Тише, тише, давайте спокойнее… — попыталась успокоить их Людмила. — Зайдём во двор и поговорим, ладно? Чтобы никто не слышал.
Мать Полины как зыркнет на неё:
— Так, выходит, от вашего кобелька она?.. Хорошо сына воспитываете, ничего не скажешь. А она всё отнекивалась, всё отбрыкивалась! Тайну великую сделала! Застыдилась небось от такого папаши!
— Мама!
— Пошли, Поля, здесь всё понятно, — сказала Людмила, приобняв девушку за талию и направляя к калитке.
— Нет, вы куда? ДОМОЙ, Полина!
— Пустите! Не имеете права! — вырвалась она от растопыренных рук отца, — мне уже есть восемнадцать, поэтому где хочу, там и буду жить!
— Вот нужна ты здесь нахлебницей! — возмутилась мама. — Пожалей человека! Сколько там у медсестры той зарплаты!
— Ничего, ничего, — возражала Людмила, заталкивая во двор Полину, — на тарелку супа найдётся. Зато грех на душу не возьмёт — родит ребёнка. А я помогу чем смогу, с голоду не помрём.
— Полина! Дочка! — крикнул уже через забор отец, — не губи свою жизнь! Одумайся!
Никто ему не ответил, только пёс Ясень неистово лаял, защищая хозяйку и её новую дочь.
«Вот те на! — думала Людмила, — ну и девчонка! Пришла ко мне чисто овечка, еле блеяла о судьбе своей, да и на вид покорная, как ангел. А на следующий же день такие зубы показала, что мама не горюй! Во характер!»
Прошло недели две и получила Людмила ответное письмо от сына. Прочитав, смяла его в кулак, глаза почернели от злости. Писал, чтобы мать не выдумывала и отправляла девчонку назад к родителям, а ему, мол, женится ещё не охота. «Тем более я её не люблю, мы разного поля ягоды. Я весёлый, озорной, простой парень, ну, ты знаешь сама. А Полька что? Скучная она, как учебник по всемирной истории. Не беси, мам, и не лезь в мою жизнь. Гони её к чёрту.»
— Что пишет он, тёть Люд? От Вовы письмо ведь? — поинтересовалась Полина, увидев конверт.
— Он… впечатлён. Ничего особенного. Говорит, если сын будет, чтобы назвали Кирюшей.
— Неужели? — подняла одну бровь Полина. — А если девочка?
— Катенькой, — соврала как на духу Людмила.
— В таком случае может я ему тоже напишу? Дайте адрес.
— Нет! Полина! Вы, молодые, только портите всё.
И добавила уже более примирительно, с улыбкой:
— Попозже, ладно? Пусть у него всё хорошенько переварится. Ему ещё два года без месяца служить, успеете.
Так и зажили. Живот у Полины попёр… Родители, втихаря от дочери, начали подсовывать Людмиле денег на её содержание. Смирились они, раскаялись, но точку примирения найти не могли.
— Да не нужны они мне! Сами справимся! — отказывалась Людмила.
— Возьми, Люд, совесть мучает! — умоляла мать, — хоть как-то ей поможем, бедной девочке!
— Ладно, отложу на ребёнка.
Близилась весна, а это значило, что вскоре всё село удостоверится в беременности Полины. Люди уже судачили… С чего бы это жить девчонке у чужой женщины?
— И ты надеешься, что он из-за пуза на тебе женится? Ты с приветом или просто бессовестная? — журила Полину сестра. — Повисла на шее у матери его… Женщина-то при чём? Вовка на спор тебя соблазнил! Понимаешь: на-спор! Поиграл и всё, а ты ждёшь. От самой себя не противно? Гордости, видно, совсем нет у тебя!
— Он должен теперь, Рая. Я верю, он одумается, — возражала Полина, отковыривая надтреснутую краску с калитки.
— Вот чудная… — возвела глаза к небу сестра. — Вернётся из армии и дальше гулять будет, помяни моё слово. А ты, как ненормальная, прицепилась к его матери. Возвращайся хоть домой, хватит и себя и нас позорить! Все над тобой смеются, Поля! Знаешь что твой Вовка ребятам написал? Что вообще домой не вернётся, если ты оттуда не смоешься!
Полина поджала губы в одну нить. Сказала резко, как плюнула:
— Врёшь ты всё.
— Тебя, Поля, маньячкой за глаза называют, — призналась с неохотой Рая. — Не хотела говорить, но надо же как-то привести тебя в чувство. А как это ещё воспринимать со стороны? Оккупировала его дом, сидишь и ждёшь, как в засаде! Нет, всегда ты была с чудинкой, а от беременности мозги, видно, совсем набок съехали.
Рая сочувственно и ласково положила руку на плечо младшей сестры. Ещё жальче стало ей родную душу. Поругать — поругала, а о ласковом слове забыла…
— Возвращайся домой, Поля. Ну родишь ты ребёночка без отца, ничего — вырастим. Будем всей семьёй любить и растить. Зачем ему такой папашка, сама подумай? Лодырь, обманщик, хам! Разве мало было тебе унижений? Вернётся и выгонит тебя, ещё и скандал устроит.
— Я подумаю, — засомневалась Полина.
— Вот и славно! Вот и ладненько! Ух, сеструха! — обняла её Рая сбоку. — Ждём тебя сегодня же! Вещички собери, но с собой не тащи — папка заберёт потом. Новость тебе дома расскажем!
— Какую?
— А вот придёшь — и узнаешь, — хитро улыбнулась сестра, глаза её заблестели, как звёзды.
Полина вернулась во двор, постояла в нерешительности. Подошёл к ней, махая хвостом-бубликом, пёс Ясень. Погладив его, Полина склонила к себе ветку яблони, нависшую над оградкой для клумбы, понюхала нежно-розовый цветок — сладко как! Тут и дитё в животе шевельнулось — большой он уже, восьмой месяц пошёл. Полине казалось, что это мальчик. Ей хотелось мальчика. Каждый мужчина мечтает о сыне! Вот взять папку их — он не раз радовался, что первым родился сын, его гордость, продолжатель фамилии Макшановых. Это потом уже, через пять лет одна за другой девки пошли. Вова тоже, наверное, радовался бы больше мальчику. Ведь это будет его ребёнок! Разве сможет он остаться совсем чёрствым?
Но разговор с сестрой возымел эффект над Полиной, заставил впервые ясно взглянуть на себя со стороны. Хоть тётя Люда и уверяет, что она ей совсем не мешает, наоборот, вдвоём веселее, уютнее, но что дальше-то? Вернётся Вовка из армии и что — насильно поженят их? Да и что она тут будет делать целыми днями одна с ребёнком? Дома хотя бы мама есть, да и вообще родное всё, своё.
Вечером Людмила вернулась, а у Полины уже собрано всё.
— Ты мне, Полечка, совсем не мешаешь, может останешься? — говорила Людмила. — Всю жизнь я о дочке мечтала, родной ты мне стала за эти четыре месяца. Мальчишки-то что они? Вложила в своего всю душу, а он, гляди, вырос и «привет, мама». Совсем меня слушать не хочет, останусь одна я…
— Что вы так? Писал он что-то?..
— Где там! — призналась Людмила, — два письма от него за всё время, и те с просьбами к нему не лезть. Не нужна ему мать…
— Ну раз вы не нужны, то я и подавно.
Людмила помогла Полине надеть пальто, обвязала её заботливо платком.
— Ты ко мне заходи, хорошо? Не забывай.
— Конечно.
— И когда рожать поедешь, пусть сообщат мне. Я кулачки держать буду и приеду на выписку.
— Ладно.
— И это, погоди… — кинулась Людмила к серванту. — мать твоя деньги давала, я их не тратила. Сейчас…
— Не надо, тёть Люд! Я и так сколько вас объедала! Не возьму!
— Ну ладно, я тогда на них коляску куплю для Катюши.
— С чего вы взяли, что будет девочка? — удивилась Полина.
Людмила замялась, смущаясь:
— Сон мне приснился, будто завязываю бантики ребёнку… Такая хорошенькая, волосики кудрявые блестят… А цветом они белые-белые, как у Вовы в детстве были. Ну я и стала будущего внука про себя Катюшей звать.
Полина заметно расстроилась.
— Да ведь то просто сон! Ещё ничего неизвестно! То может мечты мои просто. А вообще без разницы: мальчик, девочка. Главное, что родное. Кто родится, того и полюбишь, поверь.
Вернулась Полина домой, а там новости — сестра её Рая замуж выходит, нашла жениха зимой в городе. Полина с виду порадовалась, а самой обидно на судьбу — почему так? Ведь все прочили именно Полине светлое будущее… Рая совсем некрасивая: полноватая, щёки чисто деревенские, круглые, училась посредственно… Характер, конечно, у Раи здоровский: весёлая, уверенная, знает себе цену и рассудительная по-житейски. Полинке бы многому у неё поучиться. Внешне она поинтереснее сестры, поярче, рыжая всё-таки, но не зря говорят, что внешность — ничто, а поведение — всё.
Приняли её родители без единого кривого слова. Отец заботой окружил небывалой: то подушку подоткнёт, то купит что-нибудь особо полезное и вкусное.
— Надо же! За мной ты так не ходил, — подметила жена.
— То ты, а это — дочка. Внука под сердцем носит. Сравнила тоже.
В училище Полина академ взяла. Роды близились. Сплошной переполох в семье: одна родит вот-вот, другая замуж выходит. И всё в одну пору — летом. Мать в мыле бегает, одну к свадьбе готовя, а другую к родам.
Рожала Полина долго, тяжело. Разрешилась здоровым ребёнком. Сон в руку был Людмиле — произвела Полина на свет девочку Катюшку. Отец, дабы получше разглядеть с улицы дитё, на столб полез! Вот смеху-то было, когда обе женщины — мать Полины и Людмила, — его оттуда снимали. Рассмешили весь роддом.
Осталась Полина в доме одна с дитём и родителями. Рая, выйдя замуж, в город к мужу уехала. Нянек для ребёнка хватало — не сама Полина, так мать её, не мать, так отец, не отец, так Людмила. А иногда и все вместе. Сидят и любуются детскими перевязочками, из рук в руки передают Катюшку. Залюбили прямо-таки. Идут обе бабушки по селу и коляску по очереди толкают. Сдружились крепко. Первое слово ребёнка было: «ба!» Так и пошло: ба, ба, ба! Спорили в шутку какую именно бабушку удостоил чести ребёнок. А Катюшка к одной повернётся — «ба!», ко второй — «ба! ба!» Вот и думай.
Сельские жители к этой картине привыкли, уже никто и не обсуждал Полину, а некоторые злые языки с нетерпением ожидали возвращения из армии виновника сего маскарада — Владимира.
Так и прошёл год в приятных хлопотах. Полина за это время изменилась: и лицо взрослее стало, ушла детскость, и мысли у неё поменялись — стала более трезво смотреть в будущее. А нужен ли ей тот Вова? Зачем она ждёт его? Даже если он навстречу к ней пойдёт, разве выйдет с ним счастливая семья? С обманщиком и предателем?
— Я вот что думаю, Полина, — сказал отец в день рождения Катюшки, держа на руках внучку, пестуя,- возвращайся ты к учёбе. Восстанавливайся в училище. Что ты сидишь? Справимся мы с Катюшкой, у неё вон нянек сколько!
Все его поддержали. Полина согласилась с радостью, самой хотелось диплом получить и на работу выйти, чтобы хоть как-то стать независимой, висеть у всех на шее было совестно.
Вернулась она как-то с учёбы поздним ноябрьским вечером, а мать говорит ей, что Вова из армии вернулся.
— К нам заходил? — испугалась Полина. Она каждый день, всю осень ждала этого часа как на иголках.
— Да где там… Людмила сказала — празднует возвращение с друзьями.
День прошёл, второй… Полине и по улице ходить страшно, тем более, посматривают на неё сельские как-то косо, с интересом — что же дальше? Людмила тоже пропала, объявилась на третий день.
— Ты подожди немного, Полина, — сказала она расстроенно, — этот представитель человеческой породы временно утратил свой людской облик от счастья по случаю возвращения. К друзьям уехал, пьёт, не просыхая.
— Планы есть у него?
— Ага, есть… Сказал, в город уедет. Работу ему там обещали. Ты только не расстраивайся.
— А я и не думала, — возразила Полина. — Мне от него ничего не нужно больше. Но вот интересно… Ребёнка своего увидеть совсем не хочет?
— Так он в том числе и это обмывает, Поль… Рождение доченьки, — совсем застыдилась Людмила за сына.
Так и уехал Владимир, ни разу не повидав ребёнка. Полина один раз увидела его издалека — и припустила в обратную сторону. Не было мочи выносить его взгляд. Поняла вдруг, что до последнего всё же надеялась хотя бы на человеческое отношение, пусть не извинения, но хотя бы «привет, как дела?» Ух, она бы ему рассказала о делах своих…
Произошла всё-таки памятная встреча между отцом и дочерью. Уже весной зашла Полина к Людмиле после учёбы за дочкой — а там Вова. Сидит на ковре, играет с девочкой. Увидел Полину — напрягся. Людмила так и застыла на кухне над сковородкой, делая блинчики. А Полина и слова молвить не может, только рот разинула.
— А у нас тут, как видишь, дорогие гости, — пояснила Людмила, — не ждали, а он приехал.
И уже взволнованным шёпотом, на ухо Полине сказала: «Он, знаешь, нормально с ней… А Катюшка, представь себе, на руки к нему полезла. Я прямо увидела, что он растаял!»
— Ууу… — недоверчиво протянула Полина.
— Привет, — сказал Вова, держа вытянутую руку, на которой прыгала девочка.
— Привет.
— Играем мы.
— Я с дядей! — провозгласила счастливая Катюша.
— Вижу, вижу.
Полина присела к ним. Одно лицо: что дочь, что отец. Белобрысые.
— А похожа на меня, да? — сказал Вова.
— Есть какое-то сходство.
— Да какое там сходство! Одно лицо! — вставила Людмила. — Вот у меня есть детские фотографии…
— Нам пора, потом как-нибудь, — возразила Полина. Её вдруг охватили обида и зло. Сидит тут! Думает, так просто всё?! Она забрала ребёнка, поцеловала в щёчку и встала. — Идём, Катюша, домой пора.
— Пока, дядя!
Вова тоже встал.
— Подожди, Поль. Давай выйдем, поговорить хочу.
Вышли в сени.
— Если ты думаешь…
— Я не думаю, — перебил её Вова. — Просто извиниться хотел за.. ну ты знаешь. Не будет у нас семьи без любви, я не хочу, ты тоже, наверное… Да и другая есть у меня.
Полина зубами скрипнула от такой прямоты.
— Ты на алименты подай, я буду платить. Какая фамилия у ребёнка?
— Моя фамилия! Макшанова она!
— Ясно. А отчество? — спросил он с надеждой.
— Владимировна, — процедила сквозь зубы Полина.
— Ну спасибо и на этом. Видится с дочкой не запретишь?
— А что ты ей скажешь, когда подрастёт? Кто ты ей?
— Папка. Кто ж ещё?
— Хм… Тоже мне. Ладно.
На том и порешили. Проглотила Полина последнюю боль, самую горькую, с разбитыми надеждами. Жить дальше надо!
Получив диплом, Полина приступила к работе. Благодаря знакомствам Людмилы, устроилась она в ту же больницу, где работала несостоявшаяся свекровь. Свекровь не свекровь, а подругами они навсегда остались близкими… Именно Людмила свела её с будущим мужем.
— Ну приди ты к нам хоть раз в отделение! У нас такой хирург новый появился! Молодой, симпатичный, добрый!
— Да зачем я ему с ребёнком?
— А я ему о тебе рассказывала, он всё знает!
Всеми правдами и неправдами затащила Людмила Полину к себе на чай. Познакомились на ходу. Понравился. Но дальше дело никак не идёт — чересчур оба скромные. Тогда Людмила в свои руки дело взяла: подвезите, мол, меня, с комбикормом!
— У животных закончился, не доглядела я! Представляете разиня какая! Вы ведь животных любите? А они у меня с утра голодные, а машина к нам в село неизвестно когда приедет. До посёлка двадцать минут всего, а у вас машина… Мы на базу по пути быстренько… Я заплачу!
Пока молола, аж раскраснелась вся! Ну и чушь наболтала!
А доктор молодой, добрый… Согласился. Только деньги отказался брать.
— Тогда и Полечку мою захватим, что ей, девочке, ждать автобуса…
По дороге Людмила на все лады расхваливала Полину: и такая она умница, и сякая, и красавица каких не сыскать! Ну насчёт красавицы писаной, пожалуй, загнула… Но Полька и впрямь хорошенькой стала, научилась подчёркивать достоинства. Хирург, смущённо улыбаясь, посматривал на Полину. Обоим было неловко. Людмила специально усадила Полину впереди, подле него.
И склеилось дело! На выходных молодой человек сам к ним пожаловал, спросил у Людмилы адрес Полины. Понравилась ему рыжая медсестричка. Да и как не заинтересоваться, если товар так расхваливают? Поженились они через год. Полина переехала к мужу в город. У Катюши два папки теперь: один тот, что родил и на кого она похожа, а другой о ней с мамой заботится. Одного она видит раз в полгода, а другой с ней каждый день… А недавно мама спросила кого она хочет — сестричку или братика? И показывает на ставший толстым живот.
— А у него тоже будет два папы? — серьёзно поинтересовалась Катюшка.
— Надеюсь, что нет, — хмыкнула Полина.
— Тогда давайте братика.
— Почему?
— А чтобы он не обижался. Я ему скажу, что всем девочкам положено по два папы, потому что нас и любить надо, и защищать, а мальчикам хватит и одного, они же мужчины — сами могут за себя постоять.